Неточные совпадения
А козаки все до одного прощались, зная, что много будет работы тем и другим; но не повершили, однако ж, тотчас разлучиться, а повершили дождаться темной ночной поры, чтобы не дать
неприятелю увидеть убыль в козацком
войске.
Впрочем, не то еще было!
И не одни господа,
Сок из народа давила
Подлых подьячих орда,
Что ни чиновник — стяжатель,
С целью добычи в поход
Вышел… а кто
неприятель?
Войско, казна и народ!
Всем доставалось исправно.
Стачка, порука кругом:
Смелые грабили явно,
Трусы тащили тайком.
Непроницаемой ночи
Мрак над страною висел…
Видел — имеющий очи
И за отчизну болел.
Стоны рабов заглушая
Лестью да свистом бичей,
Хищников алчная стая
Гибель готовила ей…
Только теперь рассказы о первых временах осады Севастополя, когда в нем не было укреплений, не было
войск, не было физической возможности удержать его, и всё-таки не было ни малейшего сомнения, что он не отдастся
неприятелю, — о временах, когда этот герой, достойный древней Греции, — Корнилов, объезжая
войска, говорил: «умрем, ребята, а не отдадим Севастополя», и наши русские, неспособные к фразерству, отвечали: «умрем! ура!» — только теперь рассказы про эти времена перестали быть для вас прекрасным историческим преданием, но сделались достоверностью, фактом.
Не зорко смотрели башкирцы за своим табуном. Пришли они от Волги до самой Рязани, не встретив нигде отпора; знали, что наши
войска распущены, и не ожидали себе
неприятеля; а от волков, думали, обережемся чебузгой да горлом. И четверо из них, уперев в верхние зубы концы длинных репейных дудок и набрав в широкие груди сколько могли ветру, дули, перебирая пальцами, пока хватало духа. Другие подтягивали им горлом, и огонь освещал их скулистые лица, побагровевшие от натуги.
Вопр. — Может ли он сражаться в
войске против
неприятелей или против домашних бунтовщиков?
Прибыв к Арскому полю, Михельсон увидел приближающегося
неприятеля: Пугачев, узнав о малочисленности его отряда, спешил предупредить его соединение с городским
войском.
Приказано замереть, чтобы о присутствии
войск здесь
неприятель не догадался.
Это предательство изменило совершенно вид сражения: поляки ободрились, русские дрогнули, и князь Пожарский, гнавший уже
неприятеля, увидел с ужасом, что
войско его, утомленное беспрерывным боем и расстроенное изменою казаков, едва удерживало за собою поле сражения.
В недальнем расстоянии от Москвы стояли
войска второго самозванца, прозванного Тушинским вором; на севере — шведский генерал Понтиус де ла Гарди свирепствовал в Новгороде и Пскове; одним словом, исключая некоторые низовые города, почти вся земля русская была во власти
неприятелей, и одна Сергиевская лавра, осажденная
войсками второго самозванца под начальством гетмана Сапеги и знаменитого налета пана Лисовского, упорно защищалась; малое число воинов, слуги монастырские и престарелые иноки отстояли святую обитель.
По выходе
неприятеля из Кремля
войско князя Пожарского, предшествуемое архимандритом Дионисием, Авраамием Палицыным и многочисленным духовенством, вступило Спасскими воротами во внутренность этого древнего жилища православных царей русских.
Казаки Трубецкого, увидя бегущего
неприятеля, присоединились было сначала к ополчению князя Пожарского; но в то самое время, когда решительная победа готова была уже увенчать усилия русского
войска, казаки снова отступили и, осыпая ругательствами нижегородцев, побежали назад в свой укрепленный лагерь.
Одна половина гарнизона, находившаяся под командою пана Будилы, вышла на сторону князя Пожарского и встречена была не ожесточенным
неприятелем, но человеколюбивым
войском, которое поспешило накормить и успокоить, как братьев, тех самых людей, коих накануне называло своими врагами.
— Ну да! Посмотри, — продолжал Минин, указывая на беспорядочные толпы казаков князя Трубецкого, которые не входили, а врывались, как
неприятели, Троицкими и Боровицкими воротами в Кремль. — Видишь ли, Юрий Дмитрич, как беснуются эти разбойники? Ну, походит ли эта сволочь на православное и христолюбивое
войско? Если б они не боялись нас, то давно бы бросились грабить чертоги царские. Посмотри-ка, словно волки рыщут вокруг Грановитой палаты.
Наполеон не мог сражаться с стихиями; но там, где они не против него, где ничто не мешает движениям
войск, может ли победа остаться на стороне его
неприятелей?
Поди толкуй им, что не их дело в это мешаться, что мы люди не военные, что в чужих землях
войска дерутся, а обыватели сидят смирно по домам; и если
неприятель войдет в город, так для сохранения своих имуществ принимают его с честию.
14-го числа августа наши
войска, преследуемые
неприятелем, шли, почти не останавливаясь, целые сутки.
«Господа! — сказал я, — если мы точно французы, то вот что должны сделать: отвергнуть с презрением обидное предложение
неприятеля, подорвать все данцигские укрепления, свернуть
войско в одну густую колонну, ударить в
неприятеля, смять его, идти на Гамбург и соединиться с маршалом Даву».
Орудия въезжали в цепь, и после нескольких залпов картечью
неприятель, казалось, ослабевал, но через минуту и с каждым шагом, который делали
войска, снова усиливал огонь, крики и гиканье.
— А кто же Расею-то защищать будет? — продолжал он; — коли
войска нет, сичас, значит,
неприятель подошел, и сичас заполонил себе как есть всю землю. Это он под нас, значит, ловкую штуку подводит!.. Никак тому быть невозможно, без войска-то! Он, значит, только глаза отводит!..
— Ай-ай-ай, Лев Александрович! Как же ж это вы так легкомысленно относитесь к этому! «Пускай едет»! А как не уедет? А как пойдет в толпу да станет бунтовать, да как если — борони Боже — на дом нахлынут? От подобных господчиков я всего ожидаю!.. Нет-с, пока не пришло
войско, мы в блокаде, доложу я вам, и я не дам лишнего шанса
неприятелю!.. Выпустить его невозможно.
Но Иоле не дожил до этой славной победы родного юнакского
войска. Под холодным покровом глубокого озера, рядом с исковерканными пушками, молодецки спасенными им от рук
неприятеля, покоился Иоле, покоился сном героя, погибшего за честь и свободу своей милой родины…
Старший сын царя Иоанна Васильевича — Иоанн — был любимцем отца. Юноша занимался вместе с отцом государственными делами, проявлял в них ум и чуткость к славе России. Во время переговоров о мире, страдая за Россию, читая и горесть на лицах бояр, слыша, может быть, и всеобщий ропот, царевич, исполненный благородной ревности, пришел к отцу и потребовал, чтобы он послал его с
войском изгнать
неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России.
Народ ожидал, что великий князь, по примеру Донского, поспешит ехать к
войску, а он спешил жечь посады, обвестив народ этим печальным знамением, что ждет
неприятеля в Москву.
Ночь, непогода, дух
войска — все благоприятствует; самый лукавый из
неприятелей обойден.
Некоторые австрийские генералы представили Александру Васильевичу, что после трехдневного с
неприятелем дела
войска заслуживают, чтобы им дано было хоть малое отдохновение. В ответ на это Суворов отдал в приказе: «Вперед!»
Карл может с торжествующим
войском прибежать в помощь Шлиппенбаху, и вы тогда имеете против себя вдвое, — что я говорю? — в десять раз более
неприятелей, нежели сколько их теперь, числом и духом.
Я вчера собирал господ начальников полков, и они засвидетельствовали, что в
войске, мне вверенном, господствует только дух нетерпения, что все, от командира до солдат, горят сразиться с
неприятелем.
В замке все приуныло. У коменданта составлен был совет. Пролом стены, недостаток в съестных припасах, изготовления русских к штурму, замеченные в замке, — все утверждало в общем мнении, что гарнизон не может долее держаться, но что, в случае добровольной покорности, можно ожидать от
неприятеля милостивых условий для
войска и жителей. Решено через несколько часов послать в русский стан переговорщиков о сдаче. Сам цейгмейстер, убежденный необходимостию, не противился этому решению.
Брандт почитает гарнизон свой по месту, обстоятельствам и духу
неприятелей — они, кажется, сговорились забавляться на счет наш! (смеется) — не в меру усиленным, а заставу близ Розенгофа слишком ослабленною, почему и предлагает главному начальнику шведских
войск вывести большую часть гарнизона, под предводительством своим, к упомянутой заставе, в Мариенбурге оставить до четырехсот человек под начальством какого-то обрист-вахтмейстера Флориана Тило фон Тилав, которого, верно, для вида, в уважение его лет и старшинства, оставляют комендантом.
Одушевление народа, уверенность его в победе, бодрость и сила
войска, неискусные расчеты Иоанновых
неприятелей, ошибки самого Ахмата — все соединилось, чтобы ручаться за торжество Руси.
Находясь почти с самого вступления в армию командиром отдельных и к
неприятелю всегда близких
войск, не упускал наносить оному всевозможный вред, в чем ссылаюсь на командующего армией и на самих турок.
Мурзенко славился в
войске Шереметева лихим наездничеством, личною храбростью, умением повелевать своими калмыцкими и башкирскими сотнями, которые на грозное гиканье его летели с быстротою стрелы, а нагайки его боялись пуще гнева пророка или самодельных божков; он славился искусством следить горячие ступни врагов, являться везде, где они его не ожидали, давать фельдмаршалу верные известия о положении и числе
неприятеля, палить деревни, мызы, замки, наводить ужас на целую страну.
В то время, когда русская армия с нетерпением ждала решительного приказания идти на штурм Очаковской крепости и роптала на медлительность и нерешительность вождя, когда сотни человеческих жизней гибли от стычек с
неприятелем, делавшим частые вылазки и особенно от развившихся в
войсках болезней, главнокомандующий жил в главной квартире, окруженный блестящей свитой и целой плеядой красавиц.
Русский военачальник, не видя возможности немедленно начать боевой переговор с
неприятелем и желая дать отдых
войску, утомленному трудным походом, и приготовить его к решительному сражению, развернул многочисленные силы свои по пространству поля, как искусный игрок колоду карт по зеленому столу. Между тем выслал значительные отряды, чтобы занять мызу, осмотреть около нее все мышьи норки, очистить дорогу через болото и тем установить сообщение с
неприятелем.
Испуганное
войско русское высыпало из стана на высоты и приготовилось в бой с
неприятелем, которого не видели и не знали, откуда ждать.
Везде татарин составляет наше передовое
войско; везде очищает нам путь к
неприятелю ужасом имени своего.
Мы вправе лишь сказать одно: кто, как сделал то Иоанн, в решительную минуту, когда наше
войско стремглав бросилось из Казани, преследуемое
неприятелем, стал перед ним и остановил робких, кто своею рукою писал правила Стоглава, заботился о торговле, о просвещении, тот не был бегун, не знавший, где укрыться от толпы татар, как описывает его Курбский, или малодушный властитель, которого силою заставили полюбить на время добродетель.
Между тем кавалерия была только зрительницей, а не активной участницей на поле брани, так как задачей ее было охранение тыла
войск от случайного нападения
неприятеля или могущего подойти неприятельского подкрепления.
По получении из Петербурга приказаний находящиеся в Польше русские
войска атаковали конфедератов всюду; взяли много важных пунктов и прогнали
неприятеля в леса. Но у конфедератов было много тайных единомышленников в среде мирного населения, они обнаруживали большую живучесть и росли, как гидра.
Маметкул явился с
войсками как
неприятель, умертвил несколько верных России остяков, пленил их жен, детей и посла московского Третьяка Чебукова, ехавшего в Киргиз-Кайсацкую орду. Узнав, однако, что в городах чусовских довольно и ратных людей, и пушек, Маметкул счел за лучшее убраться восвояси.
Войска окружили Никополь. Задачей кавалерии было держать посты и разъезды в тылу
неприятеля и, отрезав его от Виддина, где находился Осман-паша, и от Софии и Рущука, где были другие турецкие армии, лишить его возможности получать подкрепления и провиант для Никополя.
Вот та будничная картина военного времени, которая здесь бросается в глаза повсюду, но с особой рельефностью там, где близок
неприятель, а следовательно особенно много сосредоточено
войска.
Самое серьёзное нападение японцев 14 июня на
войска, отошедшие в Титхе, было отбито со значительным уроном для
неприятеля.
Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить
неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать
войску.
«Чтó это может быть? — подумал Ростов. —
Неприятель в тылу наших
войск? Не может быть, — подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. — Чтó бы это ни было, однако, — подумал он, — теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
И гусары по линии
войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густою колонной, — это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом, чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с
неприятелем.
Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские
войска.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских
войск и большей части
неприятеля.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к
неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид
войск.
Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюд на соединение с
войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с
неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.